Василий Суриков
Русский художник Василий Иванович Суриков родился в городе Красноярске 12(24) января 1848 года в семье губернского регистратора Ивана Васильевича Сурикова в прошлом казака «большого полка», как именовались потомки сподвижников Ермака. Мать, Прасковья Федоровна, урожденная Торгошина, также принадлежала к старинному казачьему роду. Уже самые ранние впечатления от окружающей природы и близких людей активно формировали самобытный сильный суриковский характер.
В 1856 году Василия Сурикова определили в красноярское приходское училище, а год спустя он был переведен в первый класс уездного училища, где и состоялась встреча, во многом определившая его дальнейший жизненный путь. Учителем рисования в уездном училище был Николай Васильевич Гребнев, получивший художественное образование в Московском училище живописи и ваяния.
«Жесткая жизнь в Сибири была. Совсем XVII век», — говорил Суриков. Но ведь именно эта суровая жизнь и сформировала его непреклонный, мужественный характер.
Годы его юности легкими, однако, никак не назовешь. После смерти отца (1859) семья Суриковых оказалась в трудном материальном положении, матери будущего художника пришлось сдать верхний этаж дома жильцам, а самой искать заработка. Человек разнообразно одаренный, она многое умела: плела кружева, вышивала гладью, бисером и гаpyсом. Мать, сестры и младший брат Сурикова Александр дружно делили между собой выпавшие на их долю тяготы. Кроме того, их объединяла любовь к музыке и пению, еще в юности Василий Суриков научился играть на гитаре и пронес любовь к этому инструменту через всю свою жизнь. В 1864 году он поступил на государственную службу, был зачислен в штат Енисейского губернского управления на мелкую канцелярскую должность. Но занятий искусством он не оставлял, более того, его опыты все больше и больше привлекали к себе внимание местных знатоков и ценителей. В декабре 1867 года красноярский губернатор П. Н. Замятин обратился в Совет Императорской Академии художеств с просьбой о приеме Сурикова учеником в Академию. В Петербург вместе с официальным прошением были посланы его рисунки. Совет Академии дал положительный отзыв о способностях юноши, его отъезд в столицу был решен. Красноярский городской голова, богатый золотопромышленник П. И. Кузнецов (в доме которого ныне помещается областной художественный музей), принял на себя материальные заботы о будущем художнике и нес их вплоть до окончания им Академии художеств.
11 декабря 1868 года Суриков покинул родной город. Ехали долго, сначала на лошадях, затем по железной дороге. Казань, Нижний Новгород и особенно Москва поразили его великолепными памятниками русской старины. 19 апреля 1869 года В. И. Суриков приехал в Петербург. Тогдашнюю столицу России впервые он увидел в дни масленичных гуляний. На другой день по приезде он «отправился осматривать все замечательности нашей великолепной столицы. Был в Эрмитаже и видел все знаменитые картины, потом был в Исаакиевском соборе...»
Его первое знакомство с Академией художеств началось с неприятности. Рисунки, загодя присланные из Красноярска, теперь вызвали неудовольствие инспектора Шренцера. Успешно сдать вступительные экзамены ему помешало отсутствие навыков рисования гипсовых слепков. Узнав о рисовальных классах в школе Общества поощрения художеств, Суриков поступил туда и усердно принялся за работу. Три месяца упорных занятий под руководством педагога М. В. Дьяконова сделали свое дело, 28 августа 1869 года он был принят в «головной» класс Академии художеств в число вольнослушающих. Первый решительный шаг был сделан.
Время пребывания Сурикова в Императорской Академии художеств совпало с высоким подъемом русского демократического искусства. Высоким подъемом отмечена и художественная жизнь этих лет. Велики были успехи молодой русской музыки: петербургских композиторов — членов «Могучей кучки», а также выдающихся московских музыкантов, драматургии и театра, литературы и журналистики, значение которых в культуре и общественной жизни того времени общеизвестно. Открывшаяся в декабре 1871 года в залах Академии художеств первая выставка ТПХВ, на которой среди других произведений были показаны картины и портреты В. Г. Перова и И. Н. Крамского, знаменитый пейзаж А. К. Саврасова «Грачи прилетели», историческое полотно Н. Н. Ге «Петр Первый допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе», явилась событием национального значения.
Принятый, как известно, в Академию вольнослушателем, Суриков успешно сдавал экзамены по «наукам», а за отличия в рисунке уже в августе 1870 года он был переведен в следующий, «натурный» класс «первым учеником» и стал полноправным студентом Академии художеств; всего за несколько месяцев он выполнил программу трех лет обучения. В 1870 году им была исполнена первая значительная живописная работа — картина «Памятник Петру I на Исаакиевской площади в Петербурге» (Красноярский краевой музей, повторение того же года — Государственный Русский музей). На фоне холодной синевы ночного неба, массивного силуэта Исаакия «Медный всадник» кажется особенно стремительным, как бы летящим. Более удачен второй вариант картины.
К двухсотлетию со дня рождения Петра Великого Суриков создал цикл рисунков для показа на Политехнической выставке 1872 года по заказу М. Сидорова, красноярского купца первой гильдии, известного исследователя русского Севера, предложившего своего рода тематическое задание, цель которого состояла в том, чтобы напомнить потомкам об истинно прогрессивном смысле петровских преобразований. Из двух дошедших до нас графических листов следует выделить рисунок «Обед и братство Петра Великого в доме князя Меншикова с матросами голландского купеческого судна, которое Петр I как лоцман провел от о.Котлин до дома генерал-губернатора» (Государственный литературный музей) и «Петр Великий перетаскивает суда из Онежского залива в Онежское озеро для завоевания крепости Нотебург» (ГРМ).
Среди эскизов и картин, исполненных Суриковым в особенно плодотворном для него 1874 году («Клеопатра», «Убийство Юлия Цезаря», «Милосердный самаритянин»), следует выделить «Пир Валтасара». Молодой художник легко справился с созданием сложной многофигурной композиции на библейский сюжет. В том же 1874 году Суриков создал свое первое произведение на сюжет из русской истории — картину «Княжий суд». Столкновение Руси языческой и христианской — это лишь самое общее из всех возможных определений идеи картины. Суриков здесь «также сочиняет историю», правда, в отличие от легендарной в «Пире Валтасара» куда более «реальную» и, несомненно, более близкую ему самому.
Борьба идей, столкновение характеров продолжали оставаться для Сурикова главными и тогда, когда он работал над картиной на Большую золотую медаль — высшую награду Академии художеств — «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста» (1875).
Как известно, Совет Академии ни одному из четырех участников конкурса 1875 года, включая В. Сурикова, Большой золотой медали так и не присудил, а выдал им дипломы на звание классного художника первой степени. Молодой мастер покидал Академию с чувством глухого раздражения.
Вскоре он принял предложение комиссии по построению московского храма Христа Спасителя написать картины из истории первых веков христианства, на которых следовало изобразить I, II, III и IV Вселенские соборы. Четыре громадные композиции — сцены религиозных диспутов в первые века христианства — должны были быть исполнены прямо на стенах только что сооруженного здания.
В 1877 году В. И. Суриков приехал в Москву и остался здесь навсегда. К лету 1878 года росписи в храме были завершены. Опыт работы над столь большими и сложными многофигурными композициями, конечно же, не прошел бесследно для его дальнейшего творчества, хотя ему и приходилось часто терпеть вмешательство некомпетентных лиц, Суриков сдерживал свое неудовольствие, ибо «нужны были деньги, чтобы стать свободным и начать свое». Дорогой ценой достались ему эти деньги, правда, для молодого художника немалые — десять тысяч рублей, дорого была куплена им творческая свобода.
В Москве Василий Иванович обрел большое личное счастье — 25 января 1878 года он женился на Елизавете Августовне Шаре.
Главные картины В. И. Сурикова — это и главные вехи его жизни, не очень на первый взгляд богатой внешними событиями. В самом деле, путешествовал художник не так уж много, география его поездок не столь обширна: Красноярск — родина служила ему надежным источником для постоянного пополнения запаса жизненных сил и впечатлений, без которых его искусству могло грозить оскудение, из зарубежных стран — Италия и Германия, в последние годы — Франция и Испания. Однако свое самое главное и непрерывное «путешествие» в историческое прошлое России, ее народа он совершал постоянно, не с тем, однако, чтобы отвернуться от настоящего, уйти от его тревог и забот.
Суриков рассказывал, что еще в Петербурге решил писать «Стрельцов», а задумал их и того ранее — в Сибири. Еще по пути в Академию он «красоту Москвы увидал. ...Я на памятники, как на живых людей, смотрел — расспрашивал их: «Вы видели, вы слышали, — вы свидетели»... Стены я допрашивал, а не книги». О том же, что непосредственно подтолкнуло его к созданию картины «Утро стрелецкой казни», Суриков говорил известному художественному критику Сергею Глаголю: «...однажды иду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина. Поспешил домой и до глубокой ночи все делал наброски то общей композиции, то отдельных групп». «Когда я их (т. е. «Стрельцов».) задумал, у меня все лица сразу так и возникли. И цветовая раскраска вместе с композицией. Я ведь живу от самого холста: из него все возникает».
Объединив события многих казней в сцене на Красной площади, Суриков поместил стрельцов, народ перед храмом Василия Блаженного, а Петра, его соратников, четкий строй солдат-преображенцев — на фоне кремлевских стен, тем самым еще более углубляя пропасть, и без того разделявшую уходящую Русь с молодой Россией будущего XVIII века.
Наконец наступил день равно знаменательный и для создателя «Стрельцов», и для всего русского искусства. Привезенная в Петербург, картина была единодушно принята на IX выставку передвижников. «Картина Сурикова делает впечатление неотразимое, глубокое на всех. Все в один голос высказали готовность дать ей самое лучшее место; у всех написано на лицах, что она — наша гордость на этой выставке... Могучая картина!» — так писал И. Е. Репин П. М. Третьякову, задумавшему приобрести это произведение, и указывал при этом, что передвижники решили «Сурикову предложить сразу члена нашего товарищества». Создание картины «Утро стрелецкой казни» поставило молодого Сурикова на очень заметное место в русском искусстве 80-х годовое деньги (восемь тысяч рублей), полученные им за нее от П. М. Третьякова, позволили и в будущем, не заботясь о хлебе насущном, создавать «свое».
Давно замечено, что первые три картины В. И. Сурикова своеобразно связаны между собой сюжетами, как звеньями одной цепи. По хронологии изображаемых в них событий первой должна была бы стать «Боярыня Морозова» (середина XVII века) и лишь затем «Утро стрелецкой казни» — исторический петровский поворот; картина «Меншиков в Березове» является ее завершающим звеном, ведь опалой и ссылкой Меншикова, по сути, заканчивалась эпоха Петра. Как известно, все три великие замысла возникли у Сурикова почти одновременно, а их общий исток лежал в его теперь уже далекой красноярской юности. Уже в 1881 году, едва завершив работу над «Стрельцами», он создал первый эскиз картины «Боярыня Морозова», исполнение которой Суриков, хорошо осознавая всю сложность поставленной им перед собой творческой задачи, временно отложил, а для того чтобы, как он сам выразился, «отдохнуть», «Меншикова начал».
А «началась» картина «Меншиков в Березове», как всегда, с суриковского «озарения». «В восемьдесят первом году поехал я жить в деревню — в Перерву. В избушке нищенской. И жена с детьми... В избушке тесно было. И выйти нельзя — дожди... Здесь вот все мне и думалось: кто же это так вот в низкой избе сидел. И поехал я это раз в Москву за холстами. Иду по Красной площади. И вдруг... — Меншиков! Сразу всю картину увидел. Весь узел композиции. Я и о покупках забыл. Сейчас кинулся назад в Перерву». Эскизов было исполнено три — один графический и два маслом, причем - уже в них наметился и «узел композиции», и в целом колорит, и образы ее персонажей, и все то, что их связывает и разобщает. Наиболее внутренне сложным был образ его старшей дочери Марии. Исследователи творчества художника (в первую очередь В. С. Кеменов) справедливо считают, что в него Суриков вложил особенно много личного. Не случайно отмечается ее большое внешнее сходство с женой художника Елизаветой Августовной, женщиной хрупкой, болезненной.
После нескольких лет напряженного труда художнику требовалась передышка, а деньги, полученные за картину «Меншиков в Березове» (которую приобрел все тот же П. М. Третьяков), давали ему возможность осуществить давнишнюю мечту — поехать за границу, познакомиться с европейскими городами и музеями, с творениями великих мастеров прошлого и проверить себя перед новой большой работой.
Как известно, еще в 1875 году Суриков должен был уехать за границу в качестве «пенсионера» Академии художеств, однако неприсуждение ему Большой золотой медали нарушило эти планы. Ко времени первой поездки в Европу тридцатипятилетний Суриков был уже зрелым мастером. Отъезд состоялся 23 сентября 1883 года, художник отправлялся в далекий путь со всей семьей — женой и двумя маленькими дочерьми — пятилетней Олей (будущей Ольгой Васильевной Кончаловской) и трехлетней Леной. Сравнительно недолгая (всего около семи месяцев) поездка была весьма напряженной. Уже в мае 1884 года Суриковы возвратились в Москву.
Вот маршрут их путешествия: Германия (Берлин, Дрезден, Кёльн), Франция (Париж), Италия (Милан, Флоренция, Рим, Неаполь, Венеция), Австрия (Вена). Все эти города — крупнейшие художественные, в том числе музейные, центры. Судя по их выбору, поездка была отнюдь не развлекательной. В Европе Суриков работал ничуть не меньше, чем дома, работал карандашом и кистью (писал маслом и акварелью), жадно впитывал в себя столь необходимые ему художественные впечатления.
Глядя на его итальянские этюды, исполненные акварелью, понимаешь, что это не «виды», запечатленные «на память» кистью досужего туриста, но результат углубленного и пристрастного «допроса» той исторической среды, в которой формировалось и существовало великое искусство римской античности и Ренессанса, увиденное глазами русского художника второй половины прошлого века. То же обстоятельство, что эти этюды исполнены акварелью, во многом определяет их образный строй. Растворяемые водой, легко смешивающиеся между собой, наносимые на поверхность бумажного листа мягкой кистью, акварельные краски были особенно пригодны для решения тех колористических задач, которые ставил перед собой Суриков — один из самых блестящих мастеров этой сложнейшей техники живописи.
В Италии же он написал картину «Из римского карнавала» (1884). Радостно улыбающаяся молодая итальянка в розовом домино наклонилась с увешенного коврами балкона и готовится бросить букет в ликующую карнавальную толпу.
Главный же результат его первой поездки в Европу состоял в том, что он еще тверже, чем прежде, укрепился в своем стремлении работать над сюжетами из русской истории. Дома его ждала «Боярыня Морозова».
Долгим и трудным стал путь Сурикова к этому его величайшему творению. Рассказы о мужественной боярыне Федосье Прокопьевне Морозовой, одной из главных деятельниц «раскола» — религиозно-политического движения, возникшего в середине XVII века, Суриков слышал еще в юности. Для своей картины Суриков избрал тот момент, когда Морозову, фанатичную последовательницу протопопа Аввакума, яростного противника церковной реформы патриарха Никона, ближайшего сподвижника, проводника политики царя Алексея Михайловича, после жестоких пыток отправляют в заточение в Боровский монастырь, где она в 1675 году погибает от голода в земляной тюрьме. Скованную цепями, на простых санях ее везут по заснеженной московской улице. В последний раз прощаясь с народом, бросая в провожающую ее толпу слова веры и ободрения, она высоко поднимает вверх правую руку, пальцы которой сложены старообрядческим двуперстием. Ее бледное, вдохновенное, аскетически-худое и одновременно прекрасное лицо обращено к людям, Морозова — композиционный и смысловой центр картины.
Картина «Боярыня Морозова» действительно произвела на современников огромное впечатление, причем отнюдь не только художественное.
Летом того же 1887 года Суриков со всей семьей побывал дома, в Красноярске, а вернувшись в Москву, переменил квартиру, снял небольшую, но уютную, светлую и теплую, взамен той, где писалась «Боярыня Морозова». Из его переписки с родными — братом Александром и матерью — может показаться, что все у него в то время обстояло благополучно, что он заслуженно отдыхал после долгой и трудной работы. Однако на обратном пути из Сибири простудилась и тяжело заболела и без того хрупкая, слабая здоровьем, давно страдавшая пороком сердца Елизавета Августовна. Вскоре она умерла.
То, что В. И. Суриков в 90-х годах «от драм к большой жизнерадостности перешел», не было ни случайностью, ни проявлением одной лишь его могучей воли, хотя Сибирь вновь укрепила его «дух, и силу, и здоровье». В суриковских произведениях 80-х годов прозвучала тема борьбы противоборствующих исторических сил («Утро стрелецкой казни»), тогда же появилась гениальная «шекспировская» драма («Меншиков в Березове»), а завершился этот этап его творчества могучей «хоровой» картиной, в которой драматическая коллизия была доведена им до предельно высокой степени эмоционального напряжения («Боярыня Морозова»). В картине «Взятие снежного городка» (1891) все пронизано бодрым чувством радости жизни. В ней художник изобразил старинную сибирскую игру, в которой и сам он в юности участвовал неоднократно. Теперь же друзья Василия Ивановича специально для него инсценировали ее в селении Лодейки. Суриков с большим азартом следил за тем, как один за другим молодые всадники пытались, преодолевая людской заслон, «взять» крепость — красивую постройку чуть ли не в рост человека из плотного снега — стену с зубцами и ледяными пушками. В картине показана не драма, но веселая народная забава, молодые наездники, красавицы-сибирячки в ярких праздничных нарядах.
Зимой 1891 года картина «Взятие снежного городка» была показана на очередной выставке ТПХВ. А В. Суриков уже трудился над следующим полотном — картиной «Покорение Сибири Ермаком» (1895), которая, как всегда, потребовала от него огромных усилий — поисков композиции, живописного решения, собирания этюдного материала. В 1891—1892 годах художник вновь побывал на родине.
Изображая Ермака и его соратников, Суриков писал отнюдь не «историческую баталию», но, как всегда, «остановив» драму на предельно высокой точке ее напряжения, он показал казаков, сплоченных вокруг своего предводителя, спокойно делающими свое воинское дело, покоряющими Сибирь совсем не ради захвата новых земель, но для того чтобы обезопасить с востока границы русского государства. Прижатые к подножию высокого берега Иртыша, туземные воины — татары, остяки — яростно сопротивляются наступлению сплоченной казачьей массы. Их лица выражают тревогу, смятение, страх. И вновь гениальным чутьем «угадал» художник самую суть событий далекой старины.
Окончив и выставив «Покорение Сибири Ермаком», Суриков «в том же году начал «Суворова» писать. Случайно попал к столетию в 1899 году». Работа над картиной «Переход Суворова через Альпы» была завершена в год столетия итальянских походов русской армии под командованием великого полководца. Как всегда, трудясь в течение нескольких лет, Суриков проделал большую подготовку. Он побывал в Швейцарии, в тех местах, где в борьбе с природой, казавшейся непобедимой, совершали свои подвиги суворовские чудо-богатыри.
Следует отметить, что современники художника о картине «Переход Суворова через Альпы», как правило, высказывались более чем сдержанно (М. Нестеров), а некоторым из них она прямо не нравилась ни по композиции, ни по колориту (Сергей Глаголь).
Вскоре Василий Иванович вернулся к одному из старых своих замыслов — к образу Степана Разина, о котором впервые задумался еще в 1887 году и даже исполнил красочный эскиз на широко известный сюжет — Стенька Разин и персидская княжна, от которого впоследствии полностью отказался.
В картине, писанной с 1900 по 1908 год, сюжет разработан проще, тише, без буйства. Одна большая ладья, точно крыльями, поднятыми веслами рассекает волны и воздух. Над «Разиным» Суриков работал долго и упорно — герой, столь ему близкий, не поддавался воплощению. Каждое лето с 1900 по 1907 год художник проводил то на Каме, то на Волге, то на Дону, то в Сибири в своем обычном искании натуры. В 1907 году картина была выставлена, но после того вновь переделывалась» (Я. Тепин). Немалую сложность для стареющего мастера представляла композиция картины.
Ревностно охраняя свою творческую свободу, В. Суриков дважды, сначала в 1893 году, а затем в 1907 году, отказывался от преподавания в Академии художеств, а в 1901 году отклонил подобное же предложение, исходившее от Московского училища живописи, ваяния и зодчества.
В 1907 году В. Суриков вышел из Товарищества передвижных художественных выставок, к началу XX столетия уже утратившего ведущую роль в русском искусстве, к тому же в своих живописных исканиях он все более сближался с молодыми художниками — членами московского объединения Союз русских художников.
Из числа исторических сюжетов, привлекавших внимание Сурикова в последние полтора десятилетия его жизни, должны быть отмечены, с одной стороны, «Красноярский бунт» (1900-е годы) и «Пугачев» (1911) — рисунок, изображающий заключенного в клетку вождя великой крестьянской войны, а с другой — эскиз «Княгиня Ольга встречает тело Игоря» (1915). К сожалению, эти замыслы им реализованы не были. В 1911—1912 годах он работал над своим последним значительным произведением — картиной «Посещение царевной женского монастыря», которую показал на X выставке Союза русских I художников. Не приуроченная ни к каким конкретным событиям русской истории, не связанная ни с каким ее конкретным персонажем, эта историко-бытовая картина, родственная создававшимся в 1890-1990-х годах произведениям С.Иванова, А.Рябушкина, вновь была написана на тему «отрадного». Светлые надежды юной царевны художник резко противопоставил глубоким разочарованиям мрачных монахинь, разуверившихся и в жизни, и в религии.
Большое место в творчестве В. Сурикова занимали пейзаж и портрет, хотя об их особой жанровой автономии приходится говорить очень осторожно. В самом деле, разве без работы над пейзажем возможно было бы создание практически всех (за исключением картин «Меншиков в Березове» и «Посещение царевной женского монастыря») его крупных произведений.
Однако в творчестве Сурикова немалое место занимают портретные полотна, с картинами никак не связанные, причем особый интерес представляют те из них, что были исполнены уже в начале нынешнего столетия. В женских образах, созданных им в эти годы, его внимание, как и прежде, привлекали либо суровая «красота — сила», как, например, в портретах А. И. Емельяновой (1902) или княгини П. И. Щербатовой (1910, Саратовский художественный музей им. А. Н. Радищева), либо полнокровная, цветущая красота молодости, которую он воплотил в портрете Н. Ф. Матвеевой (1909, Харьковский государственный музей изобразительных искусств). Иное дело — его поздние мужские портреты — «Портрет А. Д. Езерского» (1910) и «Портрет человека с больной рукой» (1913). Тема портрета доктора Езерского — старость человека деятельного, еще полного сил — выражена прежде всего самой живописью, как бы изнутри нарастающей напряженностью пластической формы, а также сумрачным колоритом.
Отсчет многочисленных суриковских автопортретов можно вести от 1879 года. Тогда Василий Иванович изобразил себя молодым, преисполненным твердой веры в свои творческие силы создателем «Утра стрелецкой казни». С годами их содержание, образный строй все более углублялись и усложнялись так же, как и само его творчество.
Все те, кому довелось пройти по жизни рядом с великим художником или хотя бы встречаться с ним, отмечали, что во всем, начиная с наружности, Василий Иванович Суриков был личностью неповторимой. «Среднего роста, коренастый, с глазами и переносицей, как у тигра, с упрямыми завитками волос и характерной манерой сидеть на стуле, как на коне, — он всегда производил впечатление мудрого и сильного, смиренного и страстного, сосредоточенного в себе человека. Он жил очень скромно. Ни картин, ни мягкой мебели, никаких предметов роскоши не находилось в его квартире. Многочисленные этюды и эскизы хранились у него тут же в простых сундуках вместе с кусками материй, вышивками и оружием. Его комната, большая и голая, казалась неуютной, пока не раскрывались заветные сундуки с рисунками и не раскрывалась душа художника, затронутая интересной темой в разговоре, — тогда и комната, и Суриков преображались: рисунки выволакивались на пол, и острые замечания художника раскрывали в обычном и преходящем вечные символы» (Я. Тепин).
В 1914 году Суриков в последний раз побывал в Красноярске. Между тем здоровье его сильно пошатнулось, в 1912 году он лечился в Германии, в Берлине, а позднее — в Крыму. Начиная с 1915 года он уже болел постоянно.
Василий Иванович Суриков скончался в Москве в гостинице «Дрезден» на Тверской в 4 часа 15 минут утра 6 (19 по н. с.) марта 1916 года. «В небольшой церкви около Тверской улицы в церкви Косьмы и Дамиана, что в Космодемьянском (ныне - Столешниковом переулке. — В. Р.), окруженный родными, почитателями, лежал в гробу великий художник — воинствующий реалист, проникавший своим острым взглядом в глубь веков, вскрывший там могучий героизм русского народа и его всегдашнее стремление к свободе» (В. Рождественский). Суриков похоронен на московском Ваганьковском кладбище рядом со своей женой.
Использованы материалы сайта
