Николай Луканов

Поэт-волжанин Николай Луканов (1948–2006)

К сожалению, при жизни у поэта вышла всего одна тоненькая книжечка «Звезда Полынь», изданная мизерным тиражом в 200 экземпляров. В ней были и такие строки: 

«Стало в мире ветрено и зябко.

Что ж не греешь, зябкая звезда?

От моих воздушных светлых замков

Не осталось жалкого следа...

Если что не так, простите, люди!

Я, прошедший много трудных вёрст

В поисках утерянных иллюзий,

Заблудился в небе, среди звёзд».

 ***

В краю привольном мать-и-мачех,

Пастушьей сумки, лебеды 

Рос белобрысый тихий мальчик

Под взглядом пристальным страны.

Земли таинственные связи

Его коснулись невзначайИзданная мизерным тиражом в 200 экземпляров

Там, где стоит удельным князем

В червленом шлеме иван-чай…

***

Ты мне приснился, сельский дворик,

Где детство дивное живет.

Каурый конь по кличке Орлик

Траву душистую жует…

…Растет здоровой плотью лето.

И я чуть выше лебеды,

Обрызган весь охранным светом

Еще неведомой звезды.

 Детство свое провел  Луканов в селе Криволучье-Ивановка – «медвежьем углу», как он вовсе не осуждающе, а любовно называет свою малую родину. Это село – одно из старейших на самарской земле. Говорят, что основано оно еще в ХVIII веке крестьянами-переселенцами, выходцами из Тамбовской губернии. Некогда это было справное, зажиточное село, где был свой храм, в советские времена разобранный-растащенный по камешку, включая фундамент. Сегодня оно, как и вся российская сельская глубинка, переживает сложные времена. 

Николай Григорьевич Луканов застал в своем селе такие времена, когда дети малые при лучине слушали на русских печках «преданья старины глубокой», которые сказывали старушки… Эти преданья, как теперь понимаю, и стали для многих русских людей, выходцев из сел и деревень, тем базовым фундаментом, растащить-разобрать который по кирпичику не смогли никакие невзгоды времени. Самарские писатели не случайно отмечают как одну из важных примет стихов Николая Луканова их этнографическую, народную, бытовую и жизненно-укладную достоверность, которую придумать нельзя, она достается только в наследство от предков.

Еще школьником увезли Николая из родного села родители, подавшись в комсомольском порыве осваивать узбекскую Голодную степь. С грустной усмешкой вынужденного переселенца, каким Луканов стал в сорок с лишним лет, рассказывал,  что приехавшие по комсомольским путевкам со всех концов Советского Союза ребята, в числе которых были и его родители, превратили-таки своим ударным трудом узбекскую Голодную степь в Гулистан, что переводится как цветущий край. О том, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, эти люди узнали после крушения СССР, когда многие из них были вынуждены уезжать из Средней Азии.

Тем не менее Николай , который был вынужден  уехать из ставшего родным Узбекистана-Гулистана, вспоминал прожитые там годы самым добрым словом – отучился в школе, окончил институт русского языка им. Пушкина в Ташкенте, преподавал русский язык и литературу в вузах и техникумах… «Как было не уехать?  К 1994 году, это самый пик всерусского исхода из Средней Азии, идешь бывало по родной Фергане и видишь всюду протянутые через улицы плакаты «Русские – в Рязань, татары – в Казань»… Я к тому времени остался вдовцом с сыном-подростком на руках. Какое будущее ждало моего русского мальчишку   в родной Фергане, о себе уж думать не приходилось. Статус беженцев нам не удалось получить, для того чтобы обрести этот дающий хоть какие-то призрачные надежды статус, надо было, чтобы тебя «немножко зарезали» тамошние националисты… Дожидаться этого я не стал».

Излишне, наверное, говорить, что переживающая сложные новейшие наши времена родина-Россия не всегда с распростертыми объятиями встречает своих детей-изгнанников из союзных республик – таких как Николай. Вот и жил – не унывал в комнатушке одной из новокуйбышевских общаг, где на «тридцать восемь комнаток всего одна уборная», талантливый русский поэт Николай Луканов.

Но жизнь жизнью, у кого она сегодня простая? А главное в том, что Луканов – самобытнейший поэт со своим слогом, миром, стилистикой и образностью. Его лирический герой настолько растворен в сопереживании болям Родины, что диву даешься. Так может любить не шибко заботящуюся о нем Родину только настоящий русский поэт, чье творчество растет от корня и питается ключевой родниковой водой русских глубин:

И стояла погода такая:

Желтых листьев предельный накал.

Я, в осенние дали вникая,

День вчерашний повсюду искал.

Было ясно, совсем недалече

До казнящего душу дождя.

Вольных птиц беспокойное вече

Выбирало в дорогу вождя…

***

Родимый край! Оставим всех в покое,

Кто торговать и воровать горазд.

Вот тихий дол… И ветлы над рекою,

Где по ночам соловушка горласт.

Я понимаю: времени веленье -

На лирике ранимой ставить крест.

Пусть происходит толпосотворенье,

Не трогая наивных этих мест.

Пусть жизнь сегодня – страстная блудница,

На все пороки в мире явный спрос…

Не устает душа моя родниться

С родимым краем, где с пеленок рос.

Постой в раздумье, прошлое послушай,

В гостях у детства, у речной косы.

Здесь сверстников загубленные души

Не раз хмелели от земной красы.

И стояла погода такая:

Желтых листьев предельный накал.

Я, в осенние дали вникая,

День вчерашний повсюду искал.

Было ясно, совсем недалече

До знобящего душу дождя.

Вольных птиц беспокойное вече

Выбирало в дорогу вождя.

Было ясно, всему поднебесью

Нанесен безвозвратный урон.

Прямо к сердцу печальные песни

С четырех подбирались сторон.

А по рощам, по тропам, по лисьим,

Под ветров подгоняющий свист,

Как лисята, опавшие листья,

По пустынным аллеям неслись.

Будет так же, наверно, со мною –

С ветки жизни однажды сорвусь.

Потеряв притяженье земное,

Попаду в заповедную Русь.

Называли край мой полем диким,

Лежбищем прожорливой орды,

Томные пионы и гвоздики

Не растут в объятьях лебеды.

Ковыли растут, чертополохи

С разною колючею братвой.

Вздыбленные яростью эпохи

Пропадали здесь под волчий вой.

Пропадали каменные боги.

И сегодня небу не до нас.

Не отсюда ль всадник кривоногий

Зажигал наживой жадный глаз?

Ты скажи мне, поле, не отсюда ль,

Насвистевшись с ветром вольным всласть,

Наша разухабистая удаль

Неповинной кровушкой лилась?

Нынче здесь усталость и затишье.

Затупился меч. Ржавеет щит.

По полям и весям серой мышью

Человек заботами шуршит.