Михаил Шелехов

 

Михаил Шелехов

Михаил Шелехов родился в 1954 году на Полесье, в деревне Плотница, что на Брестчине, в семье учителей.
Закончил факультет журналистики Белгосуниверситета и Высшие курсы сценаристов и режиссеров при Госкино СССР в Москве. Работал в редакциях различных журналов и на киностудии “Белорусьфильм”. Состоит в трех творческих Союзах — писателей, кинематографистов и журналистов. Автор четырех книг поэзии, вышедших в Москве и Минске: “Слово ненастное, слово лазурное”, “Песни родильного отделения”, “Ангел уличный”, “Сын яблынi”. По его сценариям снято пять полнометражных художественных фильмов в Москве, Екатеринбурге, Минске и десять мультфильмов. Лауреат литературной премии имени М. Горького, награжден золотой медалью Александра Довженко. Пишет на русском, белорусском и украинском языках, переводил стихи почти со всех славянских языков. Живет в Минске.

 

ЗАПОВЕДНЫЙ ЛЕС

Когда шумят леса библиотек

И манускриптов родовые парки,

Иду я к водам рукописных рек

Под сень Шекспира, Гете и Петрарки.

И отступает чад макулатур

И городская ржавая завеса...

И граф Толстой, как истребленный тур,

Выходит из рябинового леса.

И далеко слыхать на полюсах

Тяжелый шаг и шелест белой гривы,

Когда с малины капает роса,

Как литера — в разгоряченный тигель.

Гуляка здесь, я не прохожий там,

Лесной хозяин, брат и подмастерье,

Где перепелка плачет по зыбям

И бродит смех есенинского зверя.

И ежевикой брызжет на лицо

И обжигает алой клюквы лаской —

Российское народное

И по траве — рассыпанные сказки.

И если лбом я стукнулся о жизнь,

И ворон сел на белые страницы,

Я в лес иду — хромой и бедный лис,

И Пушкин молча мне дает напиться...

Там бродит Блок. Там дремлет вещий Дант.

Чадит сосна. И дышит мед поляны.

Прозрачный месяц, повязавши бант,

Плывет за башмачком Прекрасной Дамы.

И рыжим лисом я не сплю ночей —

И сторожу, и лаю за холмами,

Когда пожар пресветлых наших дней

Ползет на Лес — багровыми полками.

 

Шествие

Дело было на Седьмое ноября.
Почему-то не хотелось больше жить.
А на город, как чума, ползла заря
И готовилась под флагами ходить.

Собиралась в батальоны свои Русь,
И повязывалась пасмурно Москва...
Мы прошли такой большой и сложный путь!
И могучи у брандспойтов рукава.

Как волнуется в пикетах молодежь!
И куда ее потащат старики?
У раскрашенной речугами пивной
Коротались незабвенные деньки.

Эта пена и горька, и солона,
Но под залпами салюта подшофе
Не забыть бы, как раздетая страна
Танцевала в 45-м в галифе.

И не брал ее озноб или загул,
И была ее головушка светла.
И никто ее в участок не тянул,
Потому что она трезвою была.

Так была она, родимая, трезва —
Эта резаная, колотая кровь!
От победы ни жива и ни мертва.
Упаси, Господь, увидеть это вновь.

Я гляжу теперь на бледную страну
И на синие под глазом фонари...
Полюбить тебя? А если обману?
Разлюбить? Так не разлюбишь — хоть умри.

Шелковистая и светлая юдоль,
Мой печальный обезлюдевший приют!
И куда тебя твоя затащит боль,
И куда тебя живые поведут?

Распечатали мы на трое коней
Эту горечь, эту синюю крутель.
И бредем, башкой стучась, до лучших дней,
То — в кремлевскую,
то — в мурманскую ель.

Потому как нам — навеки повезло.
Даже некому на кладбище сказать!
Как от трезвости дороги занесло,
Так от пьянства душит сердце — благодать.

Ландыши

Пусть ряска множится да тигры вымирают...
И мхи ползут, как НТР, куда — не знают.
Старушку с ландышами бранью прогоняют!
Старушка в слезы. Прости, мой век!
Когда утонут континенты и народы,
Во тьме останутся любители природы!
Лишь вы не ведаете ласки и свободы:
В костре — картошка. И человек.

Совсем иное при царе Горохе дело!
Ты помнишь, Девочка над персиком сидела?
Сама в гробу — а этот персик съела...
Земная слава, проходишь ты!
Старушка с ландышами, где твой желтый персик?
Под черной кофтою навек уснули перси.
Но мир земной еще хранят от смерти
Твои молитвы, твои цветы.

Как быстро виды на земле переменились!
И тигры вымерли, и мхи распространились.
Душа окрысилась — материи на милость!
Дрожит букетик в руке твоей.
Старушка с ландышами, не дрожи от страха!
Мы все отдали! Не бывает больше штрафа...
Мы рвем на вороте последнюю рубаху
В саду железа, в саду камней!

Охота
Не пью со всеми заодно охотничье вино,
Когда трубит осенний рог — и в небе звезд полно.
Когда небритые стрелки тиранят луг и лес
И жизни красные клочки рассыпаны окрест.
Когда о смерти решено! И с женщиною дом
Вооруженною спиной отрезан, как ножом.
Окошко, аленький цветок и женщины пятно —
Все это было так давно, ах, Боже, как давно!

Не пью со всеми заодно преступный этот ром!
Я не хочу, чтобы на мне поехал лес верхом,
Как стадо бешеных свиней — охотников гоня...
Когда трубят рога охот — в народе нет меня.
Когда валяются пыжи, как звезды, под ногой...
Как много было в небе звезд! Как пахнет требухой!
И — недострелянная дичь, я к станции иду —
Сырой вельветовый пиджак накинув на ходу.

Не пью со всеми заодно — наутро впопыхах,
Ботинками в чужой траве притаптывая страх!
Когда бутылочным стеклом встает вокзал зари,
За желтым домом — желтый дом и в касках фонари.
Когда о смерти решено — и догоняет лес!
И жизни красные клочки валяются окрест.
И барабанят русаки кровавой головой
С очами русской синевы под смертною плевой...

Грустная фантастика

Когда погибнет флора и фауна,
И в садах расцветут компьютеры,
И взойдут на русских плантациях,
Как озимые зеленя,
Телеграфные, разноцветные,
В оболочке резиновой кабели,
То ли ласточки, то ли скутеры
Станут мошек ловить, звеня.

Я лопату возьму совковую
И в какой-то глуши пластмассовой
Посредине асфальтовой площади,
Где, как на небе — ни души,
Наступая на заступ тапочкой —
Для удачливой ловли чайников
Буду долго копать хорошие
Нехимические карандаши.

Выйду в море канализации
И закину в пучину удочки!
Погляжу, как в лугах мечтательных
Стекловаты стоят стога.
Заволнуется сердце песнями!
Со слезами любви к отечеству
Я забуду, что щиплет удочки
Электрическая мелюзга.

Будут в небе летать динамики.
Будут песни звучать спектральные.
И в своей рыболовной лодочке
Буду плакать я до утра,

Что стоят на земле хорошие
И весеннею пахнут плазмою —
Алхимические, нормальные
Подмосковные вечера...

Голубь серебряный

Памяти Юрия Ивановича Селиверстова

Я не допил зубровку с тобою, Георгий Иванович!
Но осталось на донце — так будем гостей созывать.
Наливай-ка, хозяйка Москва, мне стаканчик-стаканович,
И поедем по маленькой старую Русь вспоминать.

Отгулял ты Москвой, свет-Георгий, да сердцем отмучился,
Отлетал на колесах да русские песни отпел!
И как песенка здешняя — ангельским гласом озвучился,
Да и в певчее горнее чистой душой отлетел.

Ну а нам наливать-выпивать, что осталось, по маленькой
Да веселую бороду тихой слезой поминать...
Эх, немало нас жило твоей голубиной завалинкой,
Не одну подарили тебе мы хрустальную прядь.

Как входил причаститься старинной застольной отрадою
Бесприютный и слабый, которого нет сиротей,
И за славной беседой, за той голубиною правдою
Отступала звезда, коей нету на свете лютей.

Но в окне до утра та звезда площадная маячила,
Раскидавши рога и мечтая твой крест своротить...
Но твоя голубиная сила чего-то да значила,
Коли столькие звезды тебя не смогли погубить.

Станционный смотритель московского люда безродного,
За полночным чайком ты немало народу сберег.
И за русскую думу, за церковку дома народного
Из житейского моря вознес тебя ласково Бог.

Любомудр величавый, ушел ты в великое странствие
По дороге зари, где такие, как ты — сизари
О России молитву возносят в невиданном царствии!
Но сегодня окошко светлицы своей отвори.

Ты прими, свет-Георгий, в окошке нездешнего терема
Добродушное слово и слезы чистейшей воды.
Где-то там, с гамаюнами, блещет у вечного дерева
И серебряный голубь сибирской твоей бороды.

Я не допил зубровку с тобою, Георгий Иванович!
Но за тысячу лет здесь единожды хлеб преломил.
Наливай-ка, Москва, поминальный стаканчик-стаканович,
Чтобы голубь серебряный тихую каплю испил.

Заповедный лес

Когда шумят леса библиотек
И манускриптов родовые парки,
Иду я к водам рукописных рек
Под сень Шекспира, Гете и Петрарки.

И отступает чад макулатур
И городская ржавая завеса...
И граф Толстой, как истребленный тур,
Выходит из рябинового леса.

И далеко слыхать на полюсах
Тяжелый шаг и шелест белой гривы,
Когда с малины капает роса,
Как литера — в разгоряченный тигель.

Гуляка здесь, я не прохожий там,
Лесной хозяин, брат и подмастерье,
Где перепелка плачет по зыбям
И бродит смех есенинского зверя.

И ежевикой брызжет на лицо
И обжигает алой клюквы лаской —
Российское народное словцо
И по траве — рассыпанные сказки.

И если лбом я стукнулся о жизнь,
И ворон сел на белые страницы,
Я в лес иду — хромой и бедный лис,
И Пушкин молча мне дает напиться...

Там бродит Блок. Там дремлет вещий Дант.
Чадит сосна. И дышит мед поляны.
Прозрачный месяц, повязавши бант,
Плывет за башмачком Прекрасной Дамы.

И рыжим лисом я не сплю ночей —
И сторожу, и лаю за холмами,
Когда пожар пресветлых наших дней
Ползет на Лес — багровыми полками.

 

Хирургия

Письмо из госпиталя

 

Дайте Родину хоть контрабандой!

Привезите мне лист лопушиный,

Зачерпните стеклянною банкой

Самой жгучей, как юность, рябины.

Я лежу в полевой хирургии,

И стоит у больничного входа

Тихий ангел далекой России

В ароматах карболки и йода.

Я болею вторую неделю,

Я тоской свою душу мотаю…

Привезите любую Расею,

Я в ней гордую Русь угадаю!

Привезите мне бедную лужу

И блаженный кусок чернозема,

И кузнечика кроткую душу,

И окно материнского дома.

Я воронье гнездо нахлобучу,

Я в малину зароюсь – в лукошке…

Привезите мне серую тучу,

Привезите Россию в ладошке!

Я не знаю, что будет со мною,

Где я лягу, подбитый, душманом?

И сырая трава зверобоя

Не залижет жестокие раны…

Нас по свету мотает удача,

Только время назад оглянуться…

Я на веточку вербную плачу,

Я в Россию хочу окунуться!

Привезите Украйну и Север,

Где весною – светло и широко,

Белорусский заплаканный клевер

И приморье Владивостока.

Чтоб взошли соловьиные ночи,

Вместо ржавого солнца в зените,

Привезите мне серые очи,

Контрабандой вручите…

КЛЮКВА

Тут спичек не надо! Здесь даст прикурить и песок.

Великая сушь зажигает тяжелые звезды.

И сердце солдата летит и летит в туесок,

Что Марья-царевна забыла у белой березы.

На влажную клюкву и сонную россыпь малин,

Где чуткие грузди стоят, как лосиное ухо…

И русская музыка трогает зыбь паутин,

Тревожного силой грибного таежного духа.

Где роскошью неба покрыта полей нищета

И нежно поют на Стотары глядящие волки.

И так тишина по России легка и чиста,

Что слышно, как падают в дальней Сибири иголки.

А в запахе ситном – такая хранящая дрожь,

Как будто бы он долетает в барханы пустыни,

Чтоб слышал солдат, как тоскует альпийская рожь

И древняя мати рыдает и помнит о сыне.

И, чутко прицелом в палящем краю поведя,

Ночной часовой в неожиданный шорох вглядится:

– Эй, стой, кто идет?! Переливчатым шагом дождя,

Белея и плача, и чиркая землю, как птица?

Но в желтых песках позабудет команду солдат

И яблоком горьким проглотит устав караула…

И Марья-царевна нежданно, как утренний сад,

К нему подойдет в напряженной тени саксаула.

– Что ищешь, сестрица? – он тихо вздохнет, как песок,

– За клюквой пришла… Уродила багряная клюква. –

И черные ягоды молча возьмет в туесок.

И красная влага окрасит печальную руку.

Так много рассыпали клюквы по дальним пескам!

Такая печаль… И уже поспевают черницы. –

И в ягодах алых понурится дикий бархан,

От горечи терпкой и слез медицинской сестрицы.

 

ОСЕНЬ В ПЕСКАХ

Багрянец и синие тени легли

По золоту Афганистана…

Как будто застлали песок журавли

Печальным холстом Левитана.

И пишет с картинки Россию душа

В тетрадку начального класса,

Где падают клены, огнем ворожа,

В речушку вороньего глаза.

Когда зарываешься в горечь скалы,

Пропахшую утренним боем,

А в небе, как черные звезды, орлы

Чеканно стоят над судьбою,

Тяжелое дело свое исполняй…

А в небе помогут «вертушки»!

И знай, что тебя, заклиная, как сталь,

На Волге охрипли кукушки.

Чтоб ты не влюбился в осенний песок

И болью, бездонной, как порох,

Не в этой глуши зачарованной лег,

А в русый березовый ворох!

Ведь смотрят на солнце орлы потому,

Что, глядя на землю, – ослепли…

А юность горит – не сгорает в дыму

Рябиновой кисточкой в пепле.

Как листья, змееныши вниз зашуршат,

Чуть ветку колючую тронешь…

Россия, прими золотой листопад,

Россия, ты любишь, ты помнишь!

Когда мы ложимся в студеную ночь,

Судьбу намотавши на траки,

А в небе созвездий не кончился дождь –

Затем, что жестоки атаки…

ЗАПОВЕДЬ

Когда полцарства и ржаную корку,

И магазин патронов – пополам,

И от жары готовы есть махорку,

А писем в бой никто не пишет нам.

Когда в атаку мы идем в кроссовках,

И нам на визги моды наплевать!

Лишь потому, что в сапогах неловко

В броске кинжальном – скалы штурмовать,

Когда стреляют правнуки «катюши»,

И по пятам обстрела мы идем,

И не поем – «спасите наши души!»,

А что-то из Есенина поем,

Когда колотят нас в каменоломне!

И – в «крест» и в «Бога» мы даем огня,

И если живы – потому, что помнят

Тебя, сосед, и может быть – меня,

Когда незнамо чьею кровью залит…

И – после боя будем отмывать,

Храни тебя Отечество, товарищ,

Которое забыл поцеловать!

Когда пылает небо в рукопашной,

И вертолет висит на волоске,

Храни тебя – распутица и пашня,

Что дремлет в сердце, в красном уголке!

 

***