о 23 февраля

Пётр Мультатули
23.02.2009 г.

23 февраля Россия отмечает День Защитника Отечества. Этот праздник был учрежден большевистким режимом, и всё советское время назывался Днем Красной (Советской) Армии . Причины почему днем рождения Красной Армии большевики объявили именно 23 февраля 1918 года темны, как и происхождение всех революционных «праздников». В этот день на русско-германском фронте, а вернее на линии соприкосновения германских войск с дезорганизованными формированиями бывшей Императорской армии, разложенной революционерами и Временным правительством, ничего существенного не произошло. Тем не менее, 23 февраля, как день Защитника Отечества, прочно утвердилось в сознании нашего народа и с этим надо считаться. Но несомненно придет день, когда День Армии и Флота будет совпадать с дейсвительно днем Русской Славы. Таким днем мог бы стать либо День Святого Георгия Победоносца, или день учреждения ордена его имени. Поздравляя всех защитников нашей Родины с праздником, мы помещаем статью о подвигах русского воинства в первые дни Великой войны 1914-1918 гг.

• Вторжение германской армии в Бельгию и во Францию и просьбы французского правительства о помощи.
Первая мировая воойна, начавшаяся для Германии, не по плану Шлиффена, поставила Вильгельма II и германское верховное командование в сложное положение: война России была объявлена, а Франции – нет. Выступая 1 августа 1914 года с балкона императорского дворца Шлосс, германский император обвинял во всех смертных грехах Россию, стихийные митинги немецкой молодежи проклинали Россию, рейхстаг единодушно поддержал императора всеми фракциями именно в его войне с Россией, а ведущий социал-демократ А. Бебель, в честь которого позднее большевики назовут заводы и фабрики, заявлял следующее: «Поскольку Россия опередила всех в терроре и варварстве и хочет напасть на Германию, чтобы разбить и разрушить ее, мы, как и те, кто стоит во главе Германии, остановим Россию, поскольку победа России означает поражение социал-демократии».[1]
Между тем, война с Россией на первом этапе, вовсе не входила в планы германского военного командования. Более того, оно не было к ней готово, так как главные силы должны были атаковать Францию.
Для войны с Францией повод у немцев нашелся быстро: там началась мобилизация, но вот с Люксембургом и Бельгией дела обстояли сложнее. План Шлиффена предполагал вторжение во Францию именно с территорий этих государств, но, ни одно из них не давало повода для вторжения. То есть, вторгнуться в них можно было лишь путем прямой агрессии. Впрочем, для Вильгельма II это не составило большего труда. 2 августа германское правительство вручило правительству Бельгии ноту, где утверждалось, что оно собирается пропустить через свою территорию французские войска для нападения на Германию. Кайзер потребовал немедленного пропуска через бельгийскую территорию немецкий войск, для защиты германских границ. В противном случае, говорилось в ноте, «Германия будет вынуждена смотреть на Бельгию как на врага».[2]
Король Бельгии Альберт I категорически отверг немецкие претензии, и 4 августа германские войска мощным потоком, пройдя 2-3 августа через Люксембург, чьи вооруженные силы ни кем в всерьез не воспринимались, вторглись в Бельгию.
Одновременно, 3 августа 1914 года германский посол в Париже вручил французскому правительству ноту с объявлением войны, мотивируя это тем, что французы, якобы, вторглись на германскую территорию. Бельгия обратилась к Великобритании с просьбой о помощи, и последняя на эту просьбу откликнулась: 4 августа Англия объявила войну Германии. Мировая война пришла в Европу.
Раздавив Бельгию, немцы двинулись на Францию. Французы не ожидали удара со стороны бельгийской границы. Германское командование не замедлило воспользоваться этой ошибкой своего противника и широким фронтом в 250 км. начало наступление вглубь французской территории. Французские войска начали отступать. Не изменил ситуации и присланный на помощь французам английский корпус фельдмаршала Френча: германские генералы фон Клук, фон Бюлов и Гаузен полностью выиграли приграничное сражение и двигались на парижском направлении. Через несколько дней они были уже в непосредственной близости от французской столицы. Немецкая кавалерия подходила к окрестностям Парижа, а немецкие самолеты «Таубе» наносили бомбовые удары по центру города. Русский военный атташе в Париже граф А.А. Игнатьев доносил в Петроград: «17(30) августа, обходящая левый фланг германская армия, неудержимо движется на Париж. На мой взгляд, вступление немцев в Париж вопрос уже дней».[3]
Гвардия кайзера готовилась к параду на Елисейских полях. «Завтрак в Париже – обед в Петербурге!», – самоуверенно восклицал германский император. По всей Германии праздновали победу, в церквах звонили во все колокола. Французское правительство бежало из Парижа в Бордо, с 2 на 3 сентября столицу покинули парламент и дипломатический корпус. Из Парижа вывезли золотой запас и картины из Лувра.
К началу сентября над Францией явно нависла угроза военного поражения. Ее общие потери за август 1914 года равнялись уже 140 тыс. человек. Президент Пуанкаре записал в свой дневник: «Мы должны согласиться на отступление и оккупацию. Теперь будущее Франции зависит от ее способности сопротивляться».[4]
Перед лицом военного поражения, французское командование направило в Петербург телеграмму с просьбой о немедленной помощи.
Между тем, русский первоначальный стратегический план предусматривал открытие боевых действий сначала против Австро-Венгрии, а уже затем против Германии. Для наступательных военных действий против немцев русские войска не были готовы, тем более, что мобилизация русской армии не была окончательно завершена.
В этой связи хочется возразить тем исследователям, которые утверждают, что русское наступление в Восточной Пруссии было для России лишь жертвенным шагом, спасшим Францию. Так, в частности, военный атташе Великобритании в России генерал А. Нокс писал: «Русский стратегический план был изменен с единственной целью: оказать помощь союзникам на Западе».[5] Безусловно, союзнические обязательства сыграли в решении начать Восточно-Прусскую операцию не последнюю роль. Россия чувствовала себя признательной Франции, за ее чёткое следование союзническим обязательствам и за начатую мобилизацию, последовавшей сразу после мобилизации Германии.[6]
Но кроме союзнического долга перед Францией, Россия, приняв решение изменить начало кампании и предпринять Восточно-Прусскую операцию, преследовала свои жизненные интересы. Не надо упускать из виду, что быстрое поражение Франции было чрезвычайно опасно для России, так как высвобождало крупные немецкие силы для переброски их на Восточный фронт. Тем более, что Россия, в случае поражения Франции, оставалась один на один с Тройственным Союзом. Если бы Россия нанесла бы первый удар по Австро-Венгрии, то, даже при самом благоприятном развитии событий, поражение последней наступило бы на 30-35 день мобилизации. За это время, Франция была бы разгромлена, а германские силы на Западе отправлены против русских. Таким образом, победа над Австро-Венгрией была бы сведена к нулю.
Для удара по Восточной Пруссии были все основания. Во-первых, момент благоприятствовал русским (немцы не ожидали от них активных боевых действий на этом направлении, рассчитывая на русское наступление на австрийском фронте), благодаря чему русские войска имели численный перевес над противником. Во-вторых, в случае успеха наступления создавалась угроза для немцев на берлинском направлении. Наконец, в третьих, наступление значительно помогало французским армиям, так как противнику неминуемо пришлось бы перебросить часть своих сил на Восток. Все вышеперечисленное, вместе приближало поражение самого главного и опасного общего врага – Германии, а значит, безусловно, было общим делом, как русских, так и французов.
Как писал военный историк А.А. Керсновский: «Идея удара по Германии была правильной. Для общего хода войны важно было облегчить французов как можно скорее, а этой срочности можно было добиться лишь непосредственным ударом войсками Северо-Западного фронта».[7]
4/17 августа, не дождавшись конца мобилизации, русские начали наступление в Восточной Пруссии.
• Наступление 1-й и 2-й русских армий в Восточной Пруссии. Победы и поражения.
I) Общий замысел Восточно-Прусской операции.
Русское командование поставило перед 1-й армией генерала Ренненкампфа и 2-й армией генерала Самсонова следующую задачу: «поражение германских войск в Восточной Пруссии и овладение последней с целью создания выгодного исходного положения для дальнейшего вторжения в пределы Германии».[8]
1-я и 2-я армии должны были перейти в решительное наступление, разбить германцев, отрезать их от Кенигсберга и захватить пути отступления противника к Висле. Таким образом, основные силы немцев должны были быть захвачены в клещи.
Соотношение сил было следующим:
Таблица № 9. Соотношение русских и германских сил
накануне Восточно-Прусской операции.
сторона Пех. дивизии Кав. дивизии Арт. орудия
Россия 17, 5 8, 5 1104
Германия 15 1 1044
Если сравнивать артиллерию обоих противников, то здесь преимущество на немецкой стороне, так как она обладала тяжелой артиллерией, а русская – нет. Это видно из таблицы:
Таблица №10. Соотношение русских и немецких артиллерийских батарей в период Восточно-Прусской операции.[9]
сторона Легкая артиллерия Гаубичная артиллерия Тяжелая артиллерея.
РОССИЯ 39 батарей 6 батарей –
ГЕРМАНИЯ 61 12 22
Таким образом, Россия имела значительное преимущество в кавалерии и пехоте и недостаток в артиллерии.
В самом плане операции был допущен ряд грубых ошибок, который впоследствии и привел ее к неудаче. Русское командование не располагало точными данными о силах и расположении войск противника. Генерал Жилинский считал, что известное ему число войск немцев так и останется незыблемым и что достаточно разгромить их, чтобы добиться решающего успеха. Совершенно не было разработано взаимодействие между двумя армиями. При отсутствии быстрой и надежной связи, Ренненкампф и Самсонов были предоставлены сами себе и ничего не знали друг о друге. Все это сыграло в дальнейшем роковую роль.
II) Действия 1-й армии генерала П.К. Ренненкампфа.
Авангарды армии генерала Ренненкампфа перешли границу 4/17 августа 1914 года, затем стали переходить основные ее силы.
Известие о переходе русских войск границы, и о начале их крупного наступления в Восточной Пруссии, повергло германское командование в полную растерянность, так как общим его планом в Восточной Пруссии, была пассивная оборона. Никаких крупных сражений с русскими не предвиделось. 1-й корпус под командованием генерала Германа фон Франсуа должен был лишь сдерживать русские войска. Командующий 8-й армией генерал Макс фон Притвиц, которому фактически подчинялись войска Восточного фронта, все имеющиеся у него силы готовил для оказания содействия мощному наступлению австро-венгерский войск против русских. Главное противодействие русским, таким образом, ложилось на австро-венгров. Немцы всю свою мощь направили против Франции, откуда ни один солдат не должен был быть переброшен на Восток.
Между тем, русские широким потоком вторглись на территорию Восточной Пруссии. Притвиц, продолжая следовать общему плану, отдал приказ Франсуа сдерживать русское наступление в приграничном сражении и отходить с общими силами на запад. Но Франсуа, вопреки приказу Притвица, двинулся навстречу русским всем своим 1-м корпусом. И. Вацетис писал, что «генерал Франсуа порывался развить начавшееся после объявления войны приграничное сражение до размеров малой войны или Grenzkrieg».[10] Еще до войны, как вспоминал сам Франсуа позднее, он «много раз заявлял, что в случае конфликта, пока он командует войсками на восточном фронте, ни один русский не поставит совей ноги на прусскую землю, ни одна деревня восточных провинцией не узнает ужасов войны. Везде, где бы ни появились русские, они должны были быть атакованы».[11]
Как только началась война, и русские перешли границу, фон Франсуа, решив действовать самостоятельно, начинает одну атаку за другой против русских. Началось приграничное сражение, в ходе которого русские теснили немцев вглубь их территории.
Русские войска шли по территории Восточной Пруссии. Первые шаги по вражеской земле. «День стоял прохладный, – вспоминал участник похода В.Н. Звегинцев. – Изредка накрапывал мелкий дождь. Всюду паслись стада породистого скота. Но людей нигде не было видно. Все население попряталось. Полки обходили деревни. Только одни дозоры и разъезды проезжали по пустынным улицам. Все дома были наглухо закрыты. Постройки в Восточной Пруссии поневоле привлекали общее впечатление своей красотой и опрятностью. По мере продвижения конницы вперед, все чаще стали вспыхивать пожары вдоль пути следования дивизий. По-видимому, это были условные знаки, которыми притаившееся население указывало на продвижение русских войск. Свободно можно было следовать только по дорогам. Все поля были изрыты широкими канавами и огорожены каменными оградами и колючей проволочной изгородью».[12]
В первые дни Восточно-Прусской операции совершил свой подвиг казак 3-го Донского Казачьего Ермака Тимофеева полка приказный Козьма Крючков, ставший первым георгиевским кавалером Первой мировой войны. Находясь всего с тремя казаками в разведке, он заметил германский разъезд из 22-х кавалеристов. Выждав время, Крючков бросился на неприятеля. Вот как вспоминал об этом один из участников боя: «Обескураженные, потеряв от неожиданности самообладание, немцы в панике шарахнулись и карьером понеслись назад. А сзади, вслед им несется «Ура!». Отставших от своих, несколько немцев, казаки «срубили». Несутся немцы, несутся казаки. Уже около 2-х верст преследует Крючков немцев и видит, что немцы останавливаются. Немецкий офицер понял, что их преследуют только четыре казака. Halt! Zurük! Vorwärts! – резко останавливает офицер своих обезумевших солдат и поворачивается против казаков. – Врозь, ребята! Да смотри, помогай и выручай друг друга! – кричит Крючков. Теперь уже немцы преследовали казаков. Противники сошлись в поединке».
Ход этого поединка решило убийство немецкого офицера одним из казаков. Оставшись без командира, немцы повернули обратно. Крючков в этом бою получил 16 ран, потерял много крови, но остался жив. Результатом боя стало: 10 зарубленных в разных частях поля немецких кавалеристов, один офицер и два немецких солдата – убитых оружейными выстрелами.
В тот же день, генерал Ренненкампф посетил в госпитале раненого Крючкова, вручил ему знак Георгиевского креста и в тот же день послал Государю Императору телеграмму поздравив его с первым георгиевским кавалером этой войны.
Судьба К. Крючкова сложилась трагично: во время Гражданской войны он воевал на стороне белых и был убит в августе 1919 года.[13]
Германское население с ужасом приняло известие о приходе «варварских русских орд», как описывала ему русские войска официальная пропаганда. Население бежало в леса, а иногда оказывало упорное сопротивление, что приводило к репрессивным действиям со стороны русского командования. Но чаще, немцы с изумлением открывали для себя, что на деле «варвары» оказываются благородными и честными солдатами. Мы приведем лишь несколько примеров общения русского воинства с населением Восточной Пруссии. Вот, русская кавалерия врывается на железнодорожную станцию. Вокзал ожидания наполнен беженцами. «Пассажирский зал был переполнен публикой, – вспоминал кавалергард В.И. Звегинцев, – в страхе умолявшей пощадить женщин и детей. Когда они убедились, что никто их трогать не собирается, толпа сразу успокоилась и стала угощать кавалергардов шоколадом и сигаретами, наперебой рассказывая о пережитых им волнениях и страхе».[14]
Вот, русский полк вошел в маленький немецкий поселок. Штаб полка расположился в школе. «В большой классной комнате, – повествует Гоштовт, – накрыты столы; из кухни доносятся соблазнительный запах и шипение поджариваемого мяса. К школе непосредственно примыкает квартира учителя; интересно видеть воочию, в ее естественном быту жизнь «победителя в войне 1870 года». Уютная чистенькая гостиная, обставленная мебелью, с портретом императора Вильгельма и Бисмарка на стенах; в кресле сидит жена учителя и беседует с нашими офицерами; время от времени она отрывается от разговоров и заходит на кухню, чтобы дать указания поварам или исполнить их какую-нибудь просьбу. На табуретке перед пианино сидит и под сурдинку играет по нотам дочь учителя. Сам глава дома, в сюртуке, крахмальном белье, шатен средних лет, рассказывает нам об этническом составе населения Восточной Пруссии. К ужину пригласили хозяев с дочерью. О войне не было произнесено ни слова. Колокольцев рассказывал молоденькой немочке о чем-то видимо очень забавном, так как она заливалась звонким раскатистым смехом».[15]
Тот же Гоштовт приводит весьма забавный случай происшедший с ним и его товарищи в Восточной Пруссии. Отправившись в разведку с кавалеристами своего полка, он заблудился. Блуждая в незнакомой местности, русские кавалеристы натолкнулись на ухоженную усадьбу. Они спешились и, спрятав коней, вошли в дом. Перепуганная прислуга сообщила, что хозяин с хозяйкой поехали кататься и скоро будут. Офицеры расположились в нижним холле. Через некоторое время в окно они увидели, как «к дому подкатила коляска с сидящими в ней хорошо одетыми господином и дамой. Подав руку своей спутнице, весело соскочившей с подножки на землю, и заботливо посмотрев на лошадей, господин что-то сказал кучеру и вслед за дамой взбежал на крыльцо и затем в переднюю. Спрятав бумаги, мы все встали. Балицкий, в совершенстве владеющий немецким языком, пошел к ним навстречу. Завидя нас, хозяева расплылись в приветливой улыбке, но на один лишь миг. Моментально поняв, что перед ними русские, оба побледнели; дама, ослабев от волнения, опустилась даже в кресло. Балицкий принес извинения, что мы незваные гости вторглись в их дом, но, что делать, прибавил он, такие уж законы войны. Хозяин быстро овладел собой, ответил, что он нас понимает и спросил позволения пройти к себе в комнату. Балицкий ответил, что в этом отношении, стеснений ему чинить мы не собираемся. Хозяйка в это время скрылась уже в передней. Не прошло и нескольких минут, как помещик появился снова и предложил нам у него пообедать. Мы, проведя впроголодь последние два дня, с удовольствием согласились.
Часа через полтора мы уже сидели в длинной столовой, стены которой сплошь увешаны были тарелками и полотенцами, за прекрасно сервированном столом, накрытым белоснежной скатертью. К обеду вышла хозяйка. Заметив фотографии лошадей, развешанные на стене, мы завели беседу на тему о конском спорте и очень удачно, так как хозяин оказался владельцем скаковой конюшни и страстным любителем лошадей. Хозяйка нам рассказала о театрах, балах и об обществе Кенигсберга. Лед был сломан и мы непринужденно болтали, чувствуя себя в гостях в гостеприимной помещичьей семье».[16]
В приграничных боях русские и немцы узнавали друг друга и как противников. Впечатления о первых боях и о враге отражены в воспоминаниях участников тех событий. Гоштовт вспоминает, как его полк атаковал неприятеля и опрокинул его. Немцы отступали. Русская кавалерия преследовала его: «Неожиданно, – продолжает Гоштовт, – из под одного из кустов выбегает немецкий солдат в каске и бежит опрометью перед нами. Несколько человек кидаются за ним. Дервель во всю силу своих легких кричит «Halt!». Услышав знакомое слово, тот останавливается, садится в изнеможении на землю и подымает руки. Небольшой, толстый солдат, неуклюже одетый, в огромных очках.. Он оказывается хотя и родом из Тильзита, но постоянным жителем Берлина, где он служил бухгалтером. Вид у него настолько комичен, что шуткам и смеху кирасиров не было конца. Увидев их веселые, добродушные лица, он глупо улыбается и начинает болтать без умолку. Признаться он мне порядочно надоел и я, под конвоем двух кирасир, услал его вон».[17]
А вот портрет совсем другого немецкого солдата: «Впереди редкий ружейный огонь. Подхожу и замечаю две длинные худые ноги в серых штанах и коротких широких сапогах. Раздвинув листья, мы увидели громадного немецкого солдата, лежащего на спине, подле которого была положена каска, ружье и ранец. Он спокойно смотрел на нас ненавидящими лихорадочными глазами. Я спросил его – ранен ли он. Он рукой показал на кровоточащее бедро. Взводный 3-го взвода Быков разорвал свой индивидуальный пакет и стал ему перевязывать рану. У солдата выступили слезы и он стал ругать свою роту трусами и подлецами. «О, если бы я был в своем полку, мы бы вам показали!» На мой вопрос – в каком полку – он ответил, что в гвардейском пехотном, в котором он служил на действительной службе, «а вот наш шеф», гордо сказал он, вынув из кармана маленький портрет Вильгельма, и любовно на него посмотрел. Мои люди в начале балагурившие, после того, что Дервель им перевел его слова, стали серьезными. «Вот это отличный солдат», заметил Быков; на остальных лицах я прочитал полное сочувствие к его словам. Соорудив из веток нечто вроде сиденья, два кирасира понесли его на перевязочный пункт».[18]
Еще один случай описывает В.Н. Звягинцев: «Разъездом удалось захватить в плен целиком немецкий офицерский разъезд. Когда командир полка князь Долгоруков спросил пленного офицера о расположении германских частей, он с большим достоинством ответил: «Ich bin ein deutcsher offizier». К сожалению, фамилия этого германского офицера не сохранилась, но в его простом ответе было столько благородства и воинской доблести, что все слышавшие его, прониклись чувством глубокого уважения к пленному врагу».[19]
Примечательно, что вначале война велась русскими и немцами без озлобления. Обе стороны придерживались, в большинстве случаев, христианскому отношению к врагу. «На полях сражений, – вспоминал Гоштовт, – крестьяне собирают трупы немецких солдат и сносят их к вырытым могилам. Одна из них, подле дороги, еще не готова – ее только роют. Но рядом уже лежит ровная шеренга мертвецов во всем сером; лица прикрыты их же касками в защитных чехлах. Поравнявшись, мы все снимаем фуражки и крестимся; многие солдатские уста шепчут: «Упокой их Господи!».[20]
Однажды ночью, боевой товарищ Гоштовта, корнет Христиани, будучи в разведке, был убит случайным снарядом. Когда на следующее утро корнет Гончаренко поехал на то место, где был убит Христиани, чтобы забрать тело, то обнаружил, что оно было ранее обнаружено немцами, которые «присыпали тело землей и поставили рядом крест из связанных ветвей. Характерно, что снята была и увезена полевая книжка, кольцо же и часы – оставлены».[21]
Тем временем, немецкий генерал Франсуа решил продолжить атаки против русских, с целью отбросить их к границе и перенести боевые действия на русскую территорию.
«Генерал фон Притвиц, – пишет французский полковник Аргеролль, – не мог допустить подобную операцию, которая намного превосходила операцию прикрытия и которая грозила втянуть в боевые действия всю армию, даже до того как она сосредоточилась, грозила самой армии втянуться на территорию противника, чтобы поддержать 1-й корпус».[22]
4/17 августа Франсуа ввязывается в бой у Сталлупенена. Сражение началось в 6 часов утра и закончилось поздно вечером. Несмотря на отсутствие у русских тяжелой артиллерии, что привело к большим потерям в кавалерии и пехоте, части 3-го корпуса генерала Н. А Епанчина и 29 дивизии 20-го корпуса под общим командованием генерала А. Н. Розеншильда заставили противника отступить. Лишь нерешительность генерала Хан-Нахичеванского, который, имея 70 эскадронов и 42 орудия, практически бездействовал, не привели противника к полному поражению. Потери русских составили 63 офицера и 6664 нижних чина, а потери немцев 1500 и 500 пленными[23]. «Сражением под Сталлупененом закончилась пограничная, или малая война», – пишет И. Вацетис.[24] Исход этого приграничного сражения был явно не в пользу немцев, ибо серьезно нарушал их общий стратегический замысел. Однако и русским не удалось выяснить точную картину общих сил противника.
Фон Франсуа получил категорический приказ Притвица «немедленно прекратить бой и начать отход к Гумбинену», где он должен остаться на своих позициях. Но Франсуа вновь проигнорировал этот приказ и направляет две свои дивизии навстречу противнику: одну к Гольдапу, а другую к Гумбинену. Таким образом, 1-й корпус оторвался от основных сил армии и был поставлен под удар.
6/19 августа произошел бой местного значения у Каушена. Русская кавалерия генерал-майора Скоропадского столкнулась с частями корпуса Франсуа. 55-й Финляндский драгунский полк под командованием полковника Б. Г. Гартмана, при поддержке гвардейской кавалерии, атаковал противника у Каушена, где сконцентрировались артиллерийские батареи немцев. В бою пал геройской смертью корнет лейб-гвардии Кавалергардского полка Воеводский 4-й, принявший добровольцем участие в Балканской войне 1912 года. Во время атаки на германские орудия, под огнем неприятельской артиллерии, кавалергарды начали поспешно отступать, местами переходя в галоп. Возникло опасное положение для общего исхода боя. Тогда Воеводский 4-й, остановил бегство громовым криком: «Кавалергарды галопом не отходят!», и бегство остановилось, люди перешли в шаг. Через несколько мгновений, корнет Воеводский 4-й был убит шальной пулей.[25]
Образцом мужества и стойкости проявил себя в каушенском бою кавалергард полковник князь Кантакузен. Будучи тяжело раненым пулей в живот, он продолжал идти вперед, ведя за собой конницу.[26]
Бой решил командир 3-го эскадрона ротмистр П. Н. Врангель. Во время кавалерийской атаки, он взял штурмом неприятельскую батарею. Вот как описывает его подвиг командир полка Гартман: «Тут Врангель развернулся и с первым эскадроном во главе бросился на врага. Немцы открыли убийственный огонь и пехотный и из орудий. Потери были большие. Убит поручик Гершельман, убиты братья Катковы. Корнет Накашидзе ранен шрапнельной пулей в голову. Но это не остановило прорыва. Эскадрон наскочил на орудия. Последним выстрелом была убита лошадь под Врангелем. В ней потом насчитали 40 пуль, но сам Врангель чудом остался жив. Орудия были взяты»[27].
За этот подвиг ротмистр Врангель был представлен к ордену Святого Георгия 4-й степени.
7/20 августа произошло первое крупное сражение при Гумбинене. Генерал Ренненкампф не ожидал этого сражения и не имел точного сведения о численности войск противника. Бой у Сталлупенена показал ему, что тыл его армии не упорядочен, в виду чего, он назначил армии дневку, то есть отдых.
Между тем, в штабе противника, фон Франсуа закидывал Притвица планами разгрома русских, предлагая устроить им «клещи». В какой-то момент рассудительный фон Притвиц поддался увлекательным посулам своего подчиненного и пошел у него на поводу. 1-й корпус Франсуа должен был атаковать русских при поддержке 18-го корпуса генерала А. фон Макензена.
Впоследствии, уже после поражения немецких войск у Гумбинена, немецкие военные историки напишут немало слов о «чудовищном превосходстве русских», которое, якобы, и решило исход дела. Приводимое нами ниже соотношение сил обоих сторон явно опровергает подобное утверждение:
Таблица № 11. Соотношение сил
в момент сражения при Гумбинене.[28]
сторона штыков сабель Артилл. орудий
тяжел. легкие
РОССИЯ 63. 800 9152 (64 эск.) – 408
ГЕРМАНИЯ 74. 400 9780 (60 эск.) 44 408
Кроме того, в русских войсках насчитывалось 252 пулемета, в немецких – 224.
Таким образом, мы видим, что соотношение сил было примерно одинаковым, с легким перевесом немцев. «Русские были слабее немцев, – писал русский военный специалист в 1919 году, – и в числе штыков, и в числе легких орудий, кроме того, русские совершенно не имели еще тяжелой артиллерии, броневых частей, чем были хорошо снабжены немцы».[29]
Кроме того, следует сказать, что в сражении совершенно не приняла участие вся армейская кавалерия и 5-я стрелковая бригада.
Сражение началось в 4 часа утра и развивалось в условиях встречного боя. 2-я германская дивизия внезапной сильной атакой сильно потеснила северный фланг русских. Немцы уверенно, во весь рост шли в атаку под треск сотен барабанов. В этот момент артиллерия 3-го корпуса генерала Епанчина открыла по наступающим убийственный шрапнельный огонь. 1-й дивизион русской 27-й артиллерийской бригады выпустил в тот день с 9 до 16 часов 10 тысяч снарядов, или почти 400 снарядов на орудие.[30] Артиллерийский огонь был подкреплен пулеметным и винтовочным. Попытки немцев подтянуть свою артиллерию, привели их к плачевному результату: как только орудия подвозились кавалерией для установления на боевую позицию – они тотчас подавлялись русскими.
Оставшись без артиллерийской поддержки, немецкая пехота трижды пыталась подняться в атаку, но безрезультатно. Оставив около 2.000 человек убитыми, немцы принялись отступать. В этот момент русские корпуса нанесли ответный удар и обрушились на отступающего противника. Под натиском русской пехоты и кавалерии, немцы обратились в бегство.
«Армейские корпуса сильно пострадали, – доносил фон Притвиц в Берлин, – Только одна пехота потеряла 8.000 человек».[31]
Если бы в этот момент генерал Хан-Нахичеванский бросил в бой свои шесть кавалерийских корпусов – разгром 8-й немецкой армии был бы полным. Всего немцы потеряли 14 800 человек, потери русских 10 500 человек.
Поражение под Гумбиненом оказало на противника огромное моральное впечатление. Генерал фон Притвиц решил, что вся русская армия движется за ним по пятам и донес об этом в Берлин. Фон Притвиц решил очистить всю Восточную Пруссию и уйти за Вислу. В Берлин потянулись толпы беженцев, оказывая на берлинцев тяжелое впечатление. Но если немецкое командование переоценило сложившуюся обстановку, то русское недооценило. Генерал Жилинский считал, что вся 8-я немецкая армия разбита и ее дальнейшее сопротивление в Восточной Пруссии – невозможно. Исходя из этого ошибочного мнения, он передал преследование 8-й армии генералу Самсонову, а генералу Ренненкампфу отдал следующий приказ:
«1) Обложить Кенигсберг частью сил, примерно 2-мя корпусами.
2) Преследовать остальными силами ту часть войск противника, которая не укрылась в Кенигсберге.
Совокупные действия 1-й и 2-й армий должны иметь целью – прижать отступающих к Висле германцев к морю и не допустить к Висле».[32]
Между тем, Вильгельм II был ошеломлен не столько самой возможностью эвакуации Восточной Пруссии, сколько возможностью глубокого проникновения русских в Пруссию вообще. Пруссия являлась личным владением Гогенцоллернов, оплотом гогенцоллерновской монархии. В случае ее потери, русским открывалась дорога на Берлин. Кайзер немедленно приказал перебросить с французского фронта на Восточный отборные дивизии. Он сменил с должности командующего 8-й армии генерала фон Притвица и назначил своих лучших стратегов генералов фон Гинденбурга и фон Людендорфа руководить действиями против русских. О том, какое значение придавали немцы Восточно-Прусскому фронту видно из письма начальника генерального штаба Г. фон Мольтке начальнику штаба 8-й армии фон Людендорфу, только что назначенному на эту должность. «Вы поставлены перед задачей,– писал Мольтке, – гораздо более тяжелой, чем штурм Люттиха.* Я не знаю другого человека, к которому я мог бы питать столь безусловное доверие, как к Вам. Быть может, Вы спасете наше положение. Так же и Император возлагает все надежды на Вас. Вы можете предотвратить самое худшее».[33]
III) Действия 2-й армии генерала А. В. Самсонова.
Генерала Жилинский, перед началом операции, торопил генерала А. В. Самсонова как можно быстрее перейти границу. В ответ Самсонов, утверждал, что это крайне не разумно, что его войска еще не сконцентрированы, корпуса растянуты и смогут подойти к границе к 6/19 августа, то есть к тому сроку, когда по приказу Жилинского они должны были ее уже перейти. Между Жилинским и Самсоновым с самого начала возник конфликт по стратегическим соображениям. Этот конфликт приводил к постоянным спорам между генералами, что самым отрицательным образом сказывалось на действия 2-й армии в целом. Командующий 15-м корпусом, генерал Н. Н. Мартос, накануне операции дал такую оценку неразберихи царившей в отношениях между командованием фронтом и командованием 2-й армии: «Я переживаю четвертую войну, – рассказывал он, – и никогда не видел подобной сумятицы и гонки; Это не предвещает ничего хорошего, и у меня сложилось впечатление, что нам придется играть роль жертвы».[34]
Сам Самсонов, герой русско-японской войны и георгиевский кавалер, накануне Восточно-Прусской операции находился далеко не в лучшей моральной и физической форме. Как вспоминал один его сослуживец полковник М. Н. Грязнов: «В марте 1913 года, я увидел не бравого генерала, сидящего чертом на боевом коне, а человеческую развалину».[35]
Самсонов принял командование 2-й армией лишь с объявлением мобилизации, а до этого командовал войсками в Туркестане. «Самсонов, – писал другой его сослуживец, – не знал ни войск своей армии, ни командиров, ни чинов штаба».[36]
Приказ о наступлении Самсонов воспринял в упадническом настроении: «Самсонов вышел от Главнокомандующего фронтом, получивши директиву о скоропалительном наступлении. Мужественный человек, он ясно осознавал, что вместе со своей армией предназначен на роль жертвы. Медленно опустился на стул, и с минуту сидел, закрыв лицо руками. Дальше, преодолев мрачные предчувствия и тяжкое сознание возможной гибели, – он поднялся, перекрестился и пошел на свою Голгофу».[37]
Армия Самсонова начала свое продвижение вглубь Восточной Пруссии позже армии Ренненкампфа. Уже гремел бой под Сталлупененом, а войска 2-й армии только начали движение к границе. В самом начале командованием 2-й армии была допущена ошибка в месте пересечения границы. Генерал Жилинский немедленно заметил это и направил Самсонову телеграмму: «Вы растянули ваш левый фланг, благодаря чему фронт трех корпусов армии растянут при подходе к границе на 60 верст, что считаю чрезмерным».[38]
Самсонову пришлось срочно исправлять ошибку, и 2-я армия пересекла границу на двое суток позже намеченного плана.
Местность, в которой проходило его наступление, как вспоминал полковник П. Н. Богданович, представляло собой «Дикое Поле, времен Азовских походов Петра Великого. Ни одного шоссе, только редкие дороги по тонкому песку; местность прорезывалась с севера на юг многочисленными притоками Нарева, лениво текущими в невероятно заболоченных берегах. Мосты – в самом ужасном состоянии. Местность для наступления и маневрирования крупными соединениями была очень неудачной: дороги в зыбком песке, чреды холмов, крупные лесные площади, и повсюду глубокие озера. Для немцев же, в тактическом отношении, местность чрезвычайно удобная для обороны незначительными силами».[39]
Снабжение армии провиантом было крайне плохим. Войска страдали от постоянного недоедания, жары и многокилометровых изнурительных маршей. Дневок практически не было. Над русскими войсками постоянно кружили германские аэропланы, наблюдавшие за их передвижением, что создавало тревожную обстановку в войсках, так как аэропланы были еще в диковинку и казались недосягаемыми. Настроение во войсках менялось по мере продвижения вперед. Если в начале по воспоминаниям ветеранов 2-й армии «настроение в войсках было серьезное – знали, что придется встретиться с первоклассным противником, но рвались к этой встрече, веря в себя и начальство»[40], то после многодневных утомительных переходов наступила усталость и апатия.
9 августа Жилинский сообщил Самсонову о разгроме противника под Гумбиненом и потребовал решительных действий. Перед Самсоновым ставилась задача не дать разбитым германским частям отойти к Висле.
В свою очередь, германское командование поставило себе целью во что бы то ни стало добиться полного разгрома 2-й армии. «Надо было, – вспоминал генерал фон Гинденбург, – одержать над Самсоновым не простую победу, а уничтожить его, чтобы иметь свободные руки против Ренненкампфа. Только так мы могли очистить Восточную Пруссию и получить свободу для дальнейших действий по о